Избранное в двух томах. Том 1. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский

тропка заблестели на солнце, в воздухе запахло землей и свежестью. Мы тесно прижались друг к другу. Костя вежливо попросил меня, чтобы я не дышал так сильно на него — жарко. Рядом был Ленька. Он весь не умещался в укрытии, и его зад, мокрый от дождя, торчал наружу.

Бешено работая локтями шатунов, пронесся возле нас паровоз, и на вагонах замелькало «Ленинград — Москва». Ленька повернулся к поезду, толкнул Костю и отчаянно замахал поезду.

— Детский сад, — проворчал Костя.

Дождь прошел, и мы двинулись по мокрой пахучей земле, по тропинке вдоль ржи, набирающей силу. Воздух был чист, а лес на горизонте молодо ярок, четок.

Я снял ботинки. Другие тоже посбрасывали, связали шнурками и перекинули через плечо. Жидкая земля щекотными червяками протискивалась меж пальцами ног, приятно холодила и ласкала подошвы. Я любил ходить босиком. Хорошо чувствовать босыми ногами землю, все ее бугорки, шероховатости, ее теплую ласку, будь это мягкая луговая земля, твердая глина или белый сыпучий белорусский песок. Ты не отделен от земли подошвой ботинок или сандалий, и она ближе, понятней, родней, и ты кажешься себе частицей этого удивительно яркого, доброго мира…

— А ты чего не снимаешь? — спросил я у Кости. — Идти легче будет.

— Не хочу.

Лицо у него было недовольное. Он хмуро смотрел под ноги. Когда мы вошли в небольшую рощицу и набежавший ветерок стряхнул на нас с листвы легкий дождик, Костя ссутулился, съежился.

Мы шли по сосновому бору, переходили луга и полянки, поля ржи и кустарники. Под ногами пружинили корни деревьев, чавкали болотца, поскрипывали подушки сосновых игл. Костя брел сзади с портфелем под мышкой, брел на одной и той же скорости, не отставая особенно и не обгоняя нас. И молчал. Не знаю, произнес ли он за все время десяток слов.

Место для ночлега мы выбрали хорошее — узкую площадку меж лесом и Лучесой. Сверху было видно, как у песчаного дна темными стаями ходят пескари и окуни, как у подводных камней, точно осьминоги, шевелят зелеными щупальцами водоросли, как, всплывая, беззвучно лопаются пузырьки. Потом я заметил на прибрежном песке крестики птичьих следов — верно, трясогузки, — вмятинку в песке и крошечный рыбий хвостик: нашла на берегу рыбешку…

Тонкий запах ольховых листьев и тины, шелест воды и птичий писк в кустах, отдаленное кукование и безоблачное небо — все это входило в меня, тревожило, наполняло чувством счастья, легкости, освобождения.

Ни разу еще не ночевал я в шалаше, не ловил ночью рыбу, не спал на упругом, как пружины нового дивана, лапнике, не смотрел сквозь шалаш на дальние звезды. И все это должно было скоро случиться. Внутри что-то сжималось, щемило, и я с нетерпением ждал ночи.

Прежде чем она пришла, эта ночь, старшие ребята погнали нас в лес за хворостом, за лапником, и я бегал как угорелый, царапаясь о твердые, как гвозди, нижние суки елок, таскал охапки хвороста, вопил на весь лес, смеялся и дурачился. А потом мы ловили и чистили пескарей, хлебали пересоленную уху, пили дымный чай с какой-то грязноватой накипью.

Пришли сумерки, а за ними ночь, настороженная, тихая, необычная. Солнце покинуло нашу сторону земного шара и ушло светить Америке…

Кое-кто уже улегся, заняв в шалаше лучшие места. Мне же не спалось. Помню, кто-то сказал, что в этом году грибное лето и в теплые ночи, особенно после дождя, грибы растут быстро, даже можно увидеть как.

Взяв спички, я углубился в лес, стал на корточки и зажег спичку. Ночь была тихая, и спичка горела ровно. Я быстро отыскал сыроежку. Держал над ней огонек и ждал, когда она будет расти, увеличиваться. Сыроежка почему-то оставалась прежней.

Было страшновато и непривычно. Вдали, за темными стволами, искрой тлел костер. Я стоял в окружении елок и осин. Было тихо и таинственно. Вдруг эту тишину разорвал чей-то крик:

— Уг-г-г-у, угу-гу-у!

Я замер от страха, но страх тут же прошел: недалеко был костер и ребята. Я подошел к огню, погрел над пламенем руки и полез в шалаш. В нем было еще тесней, чем под щитами у железной дороги. Я протиснулся и вытянулся у стенки.

Долго не мог я заснуть. Смотрел сквозь щели шалаша на звезды, слушал ночь и Лучесу и ни о чем не думал. Хорошо было ни о чем не думать.

К утру все-таки уснул.

Когда я выползал из пустого шалаша, услышал голос Кости.

— А домой пойдем скоро? — спросил он у Васьки — тот был старшим у нас.

Васька не ответил. Он песком чистил у реки котелок из-под ухи. Костя смотрел на него сверху, бледный и грустный, с одутловатым лицом.

— Ты хоть немного спал? — спросил он вдруг у меня.

— А как же, с вечера спал как убитый.

Костя недоверчиво посмотрел на меня и зевнул.

Я спрыгнул на песок к Ваське и окунул руку в воду. Вода была очень теплая. Над рекой курился пар. Я сидел на берегу, держал в воде руку и думал, что Костя никогда не будет на Новой Гвинее, не увидит кокосовых пальм и не сдружится с папуасами…

В этом я был почти уверен.

1963

На перевозе

Мы с Вовкой ехали в трамвае к почтамту. Там, по слухам, появились марки из толстовской серии. Марки были, да кончились, и мы с Вовкой, грустные, потащились по Вокзальной улице назад. Спешить было некуда.

— Может, через реку? — спросил Вовка. — Все равно деньги не истратили.

— Давай.

По деревянной лестнице мы сбежали к причалу.

Лодка подходила к тому берегу. Долго теперь придется ждать! Я сел на причал, Вовка облокотился о перильца и стал смотреть в воду. Солнце светило почти отвесно, и мы видели, как плотички стаями ходят у свай, посверкивают узкими зеркальцами, то всплывая, то уходя на глубину.

— А может, через мост? — спросил я.

На причале собралось несколько человек, и мы решили не уходить. Лодка быстро отвалила от того берега, и минут через пятнадцать подходила к нашему.

Она была перегружена и сидела глубоко. Тяжелые весла ритмично ударяли по воде. На веслах сидел скуластый парень в рабочей спецовке с бугроватыми руками. А перевозчик, костистый, крепкий, в армейских галифе и мятом пиджаке, сидел против него и что-то говорил.

— Держи конец! — крикнул перевозчик, и стоявший у носа паренек в кепке с пуговкой бросил нам конец.

Я поймал; мы с Вовкой накинули петлю на столбик и подтянули лодку. Пассажиры стали